Все попытки переубедить самоубийцу, обращенные его невольным спасителем к сердцу и разуму интеллектуала, оказываются тщетны. Ведь за пределами разума и чувства в человеке есть нечто третье – его воля, свобода, дарованная ему отвергнутым им Богом. Ведь истинная любовь возможна только в свободе. А воля стремящегося к погибели человека повреждена в своей основе: он не хочет любви, вечной жизни и спасения. Талантливый проповедник-спаситель умеет любить и сострадать, он знает о внутреннем рае, который обретается вместе с любовью к ближнему.

Все попытки переубедить самоубийцу, обращенные его невольным спасителем к сердцу и разуму интеллектуала, оказываются тщетны. Ведь за пределами разума и чувства в человеке есть нечто третье – его воля, свобода, дарованная ему отвергнутым им Богом. Ведь истинная любовь возможна только в свободе. А воля стремящегося к погибели человека повреждена в своей основе: он не хочет любви, вечной жизни и спасения. Талантливый проповедник-спаситель умеет любить и сострадать, он знает о внутреннем рае, который обретается вместе с любовью к ближнему.

Однако он не может без Божьей помощи найти нужные слова для своего оппонента. Может быть, он не может их найти, потому что в его искренней вере есть некоторая незрелость. Он позволяет себе отступление от взглядов Церкви, а в этом кроется опасность. Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит, что одна ложная мысль может привести человека к гибели. Именно поэтому православие так внимательно к учению святых отцов. Итак, проповедник, непонятно почему, безмолвно соглашается с профессором в том, что вечной жизни противостоит небытие, а не ад, хотя в их разговоре он не раз упоминается. Желанного небытия, молчания и покоя несчастный самоубийца никогда не получит. Однако этого он так от своего спасителя и не услышит…

Самоубийца не услышит и о той важной ошибке, которую он совершает, обвиняя в безобразии мира: в бесчестиях, болезнях, смерти, боли – Бога, а не дьявола, человека и грех. Не пьяница, не убийца, не вор — страдающий интеллектуал не усматривает лжи и греха в себе: в своем безверии, тотальном осуждении, в демонической неприязни, простирающейся даже на самых близких ему людей — мать и отца. А не желая обвинять себя, профессор в гордости обрушивает обвинения на Творца. Однако очевидно, что именно эта убийственная гордость лишает его надежды и желания Божьей любви, заставляя искать смерти.

А самоотверженный проповедник, признающий, что он не до конца понимает трагический смысл грехопадения Адама и Евы, скорее всего, просто не может уразуметь и скрытых причин отчаяния своего оппонента. Он не считает нужным сказать профессору о том, что в этом изуродованном грехом мире вместе с сжигаемыми в Дахау людьми, как и со всеми оклеветанными, больными, умирающими, — страдал и страдает Сам распятый нашим грехом Христос. А это необходимо было сделать, даже если бы профессор снова не захотел его услышать. И все-таки бесценно то, что неверие не поколебало проповедника, хотя у него и не хватило духовных сил убедить оппонента. Нечаянный спаситель и завтра сделает попытку удержать самоубийцу от гибели.

Неудача его проповеди всего лишь человеческая. Сказано: «от Господа стопы человеку исправляются» (Пс. 36, 23)… За окном комнаты, в которой на протяжении ночи продолжался мучительный для обоих участников диалог, наконец-то прекратился дождь, рассеялась тьма — и начался восход солнца, дарующий надежду…